В – вежливость

Я достиг нового уровня развития.
Но гнев и подозрительность стали первыми чувствами,
которые я испытал к окружающему меня миру.
Дэниел Киз. Цветы для Элджернона

Чикаго. 1933 г

Он учил Гнева вежливости. Ему было едва ли больше двенадцати лет с виду. Мать оставляла его в приемной, где Гнев взял привычку пить кофе изо дня в день. И мальчишке приходилось занимать себя чтением. Его глаза казались нелепо огромными из-за толстых стекол очков, а вся фигура – просто неприлично хрупкой. Греху казалось, что он мог бы переломить ребенка одним своим пальцем, только коснувшись бледной тонкой шейки. Этот подросток сильно отличался от всех детей его возраста – глупых, озлобленных и слишком беспечных, чтобы думать о будущем.
- Вы не здороваетесь, - сказал он в первый раз, задумчиво поднимая совиные глаза от пожелтевших страниц «Гулливера», - я вижу Вас здесь каждый день и всегда здороваюсь с Вами. Но Вы не отвечаете. Это невежливо.
Гнев не обратил на него внимания. Его больше занимала новенькая газета, фотографии разыскиваемых преступников и описание его собственных дел, сотворенных чужими руками. Мальчишка в инвалидном кресле интересовал мужчину в последнюю очередь. Имя охотника за Диллинджером бросилось в глаза, и Гнев внимательнее вгляделся в скупой на краску шрифт.
- Мистер, почему Вы не отвечаете?
- Не приставай к человеку, Джордж, - бросила проходящая мимо медсестра, заставив мальчишку замолкнуть. Но замолкнуть всего лишь на мгновение.
Гнев дочитал заметку и опустил газету от глаз, наткнувшись на внимательный и серьезный взгляд маленького надоеды. У него были белесые волосы и такие редкие, словно какая-то птица старательно выщипывала их волосок за волоском. От бледной руки, больше похожей на птичью лапку, тянулись прозрачные проводки капельницы. Совиный взгляд за толстыми бликующими стеклами казался обвинительным, словно Гнев предстал перед мировым судом, а в качестве судьи здесь был этот брошенный ребенок. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, обнажая чернеющие от кариеса зубы. Но Гнев его уже не слушал. Мужчина встал, уходя прочь по больничному коридору, оставив газету на стуле.
- Когда уходите, надо прощаться, мистер! – услышал он вслед, - до свидания!
И так продолжалось изо дня в день. Усаживаясь на стул с картонным стаканчиком кофе, Гнев непременно слышал «Доброе утро, сэр», а уходя – «До скорого свидания, сэр!».  Голос забытого матерью мальчика уже казался обыденной составляющей этого мира. Словно крик петуха поутру в деревне. Или грохот грома во время грозы. Или стрекотание цикад летним вечером в Японии. Словом, Гнев привык слышать одни и те же фразы ежедневно, замечать на себе внимательный совиный взгляд и видеть, как изредка меняются книги надоеды, которые он поглощал быстрее многих.
- Почему бы тебе не пойти и не поиграть с другими детьми? – поинтересовался Гнев как-то раз, усталый и злой после неудачной ночи, - привязать к хвосту кошки консервные банки или отрывать мухам крылья. Или чем там еще занимается ваша братия?
- Я не могу, - спокойно ответил мальчик, пожав плечами, - ноги не ходят.
Он говорил это совершенно обыденно, словно сообщал собеседнику, что на улице идет дождь. Он уже настолько привык жить со своей болезнью, что она не вызывала у него ни ярости, ни боли. Солнечная улыбка осветила его бледное некрасивое личико. Он поднял книгу, которая лежала на его коленях, зажав нужную страницу пальцами, указывая Гневу на обложку. «Моби Дик» - гласил строгий типографский шрифт.
- Зато я могу читать, - воодушевленно произнес ребенок, - это куда интереснее.
И обиженно засопел, потому что собеседник уже отвернулся, углубляясь в чикагский вестник.
Этот ребенок был таким обыденным в долгой жизни Гнева, что тот не замечал, как день ото дня его маленький прилипала меняется внешне. Как истончаются его руки, как глаза теряют природный блеск, а кожа становится пергаментной, как постепенно лысеет его маленькая голова. Но все равно каждое утро Гнев слышал упрямое «Доброе утро» и не менее настойчивое «До скорого свидания».
Пока в один прекрасный день Гнев не обнаружил необычную тишину, царящую в приемной. Место, где стояло инвалидное кресло ребенка, пустовало. Кофе неожиданно стал казаться слишком сладким, а газета – невероятно нудной, хотя, вроде бы, долгожданная тишина должна была радовать.
- А где Джордж? – поинтересовался мужчина, наконец, у медсестры, не в силах больше тупо разглядывать значки и символы на бумаге.
- В двадцать шестой палате, - ответила женщина и внезапно ее губы дрогнули, - вы бы поторопились, если хотите его навестить.
Аромат смерти, близкий и тлетворный, Гнев почувствовал сразу. Но, когда он вошел в палату, мальчишка распахнул глаза – они были вовсе не такими большими, как казалось раньше – и устало произнес:
- Доброе утро, сэр.
Говорить не имело смысла. Гнев неуклюже стоял на пороге, глядя на призрачного, совершенно нереального мальчика. Голова его казалась слишком большой для хрупкого тела, лысина нелепо прикрыта платком, словно кто-то – возможно, его вечно отсутствующая мать – стыдился такого внешнего вида ребенка. Скрюченные мертвые ноги были заботливо прикрыты простыней, но их очертания все равно делали фигуру мальчика кукольной, сломленной марионеткой.
- Джордж, - Гнев заложил руки за спину и нахмурился, - я знаю, как нужно здороваться и как прощаться. Но скажи мне, что же говорить человеку, если его обидел?
Взгляд ребенка просиял.
- Нужно говорить «извините, сэр», - довольно сообщил он.
- Вот оно что, - Гнев серьезно кивнул, - тогда, до скорого свидания, Джордж.
- Это уж вряд ли, мистер, - бледная улыбка подарила некрасивому личику мальчика красоту более прекрасную, чем сияние Венеры.
***
Гнев брезгливо оглядел кровь, оросившую его новые брюки, и еще более снисходительно – мужчину, что пытался отползти от него. Жертва больше не кричала, не в силах издать более осмысленного звука, чем сиплое хрипение израненного горла. Кровь клокотала в его глотке, струйками бежала из уголков рта. В два шага Гнев дошел до нелепого парня, столь непримиримого и гордого всего несколько мгновений назад. А затем этот окровавленный щенок начал скулить и ныть о пощаде, как самая трусливая на свете девица. Конечно, не его вина была, что он попался Гневу именно в эту ночь. Но его вина была в том, что он не сошел с дороги, завидев обозленного мужчину перед собой.
Гнев со всей дури опустил ногу на шею парня. Хруст казался оглушительным. Тело дернулось, словно в агонии, словно по нему пустили высокий разряд тока. И незнакомец затих. Тяжело дыша, Гнев оглядел ни в чем ни повинного парня.
- Извините, сэр, - процедил он сквозь зубы, сжимая кулаки, и отправился прочь. Рев сирен неприятно касался слуха.

Отредактировано Гнев (2016-01-18 18:49:18)